До глубокой старости он, как вступающий в жизнь ребенок, смотрел на жизнь широко открытыми глазами и интересовался всем на свете: хорошим рассказом, стихотворением, живым разговором, музыкой, живописью, а больше — всего природой и людьми.

Не имея возможности покупать книги, он переписывал рассказы, стихи в тетради. И у него составилась своя большая библиотека. Музыку слушал в исполнении тети Манюши и сам играл по слуху. Будучи недурным художником, он много занимался живописью.

Но больше всего он любил людей, природу и самую жизнь… Эту любовь к жизни он внушил во всей полноте своим дочерям, особенно нашей маме. Жизнерадостность в ней кипела ключом и оживляла все вокруг… Это довольство жизнью он передал и нам — ее детям.

Как можно не любить жизнь! Жизнь — это такое огромное благо. Сколько в ней могучего призыва ко всему прекрасному! Лишь бы уметь найти его. Сколько интересного в каждой чужой жизни, которую ты наблюдаешь! Сколько поводов к горячим привязанностям! Сколько несравненной радости в детстве — в этом лучшем украшении нашей жизни! Разве можно не любить жизнь, когда на свете есть отец, мать, дети, друзья? Мир так прекрасен; природа так разнообразна и всюду дает столько красоты, что невозможно налюбоваться во всю долгую жизнь.

Я знаю, что в жизни есть горе, несчастье, зло, безобразие… Нет, я не закрываю на это глаза… Но все прекрасное только лучше, выше, ярче в сравнении с ними… И теперь в моем маленьком семейном мире я стараюсь создать как можно больше хорошего близким моим. Я борюсь со злом и несчастьями, и эта борьба не может сломить меня в житейской сутолоке, напротив, заставляет еще более наслаждаться прекрасным в жизни.

Прекрасное, — кто его хочет понять, есть во всем и везде… Оно так велико и могуче, что даже обездоленным физически людям дает полное счастье на земле. Недаром же моего горбатого дедушку полюбила такая красавица, как наша бабушка. А довольство своей судьбой и жизнерадостность дедушки среди бедности и труда служили ярким примером, — как следует жить, трудиться и довольствоваться малым.

У дедушки Константина Никифоровича было одно своеобразное пристрастие — это дети, уличные мальчишки, его «босоногая команда».

Дочери, особенно тетя Саша, строго осуждали его эту привязанность. Бабушка была между двух огней: то на стороне дочерей, но чаще всего защищала и оправдывала своего старика.

— Не понимаю, какой может быть интерес у папеньки к уличными грязными мальчишкам? Пожилой, благородный человек, дворянин связался с босоногими ребятами… Неужели ему не совестно?! Его все осуждают! Все удивляются, — возмущалась тетя Саша.

Если дедушка слышал ворчание дочери, то между ними начинались пререкания. Дедушка возражал спокойно, кротко, насмешливо:

— Ух, «принцесса на горошине», если на людей так смотреть, то и жить не стоит. Другие хуже моего живут, да я не осуждаю… Оставьте вы моих мальчишек в покое… После них грязь уберут, и следа не останется… Было бы на душе бело!..

— Вы из-за мальчишек с порядочными людьми не знакомитесь…

— Эх, матушка, знакомства-то дорого стоят… А мы по заслугам жалованье маленькое получаем… Не в долг же мне лезть…

Бабушка вступалась в такие споры и уговаривала дочь:

— Оставь, Сашенька, спорить с отцом… Ну что тебе помешали его мальчишки?!

Бабушка никогда открыто не становилась на сторону дедушки. Она в угоду ему баловала его мальчишек, только тогда, когда дочерей не было дома. В противном случае она подходила к кабинету дедушки и укоряла его:

— И что это в самом деле, Костенька, не зови хоть завтра к нам твоих мальчишек. Нанесут грязи, шум, гам. Конечно, нашим девицам это неприятно.

— Успокойтесь, успокойтесь, не позову!.. Уйду на целый день, — сердито отвечал дедушка.

Очень часто старик, действительно, уходил далеко за город со своей «босоногой командой», или уезжал на лодке удить рыбу, или уходил на Гаванское поле пускать змея, а то просто отправлялись на взморье, на Смоленское кладбище или куда-нибудь в лес… Тогда в окрестностях Петербурга было еще много лесов.

Наша мама из всех дочерей — одна была на стороне дедушки. Характером и привычками она была точно не дочь его, а верный молодой, веселый товарищ.

— Вот еще что выдумали!! Уж папеньке в своем доме и жить по своему вкусу нельзя, — укоряла она сестер, если, случалось, при ней заходил спор о мальчишках. — Папеньке одно удовольствие с ребятами побалагурить да заняться… Учит их и сам занят… Ребята его славные и любят его…

Бабушка и младшие сестры никогда ни слова не возражали маме. Все же она была старшая, притом замужняя и гостья.

Она, как вихорь, влетала в дедушкин кабинет, обхватывала его за шею и начинала звонко целовать и гладить его голову, приговаривая:

— Мой голубчик, мой родной, мой любимый! Моя дорогая умная седая голова! Оставьте их всех, если они вас обижают!.. Поедем жить ко мне… И у меня сколько хотите зовите своих мальчишек…

Дедушка, конечно, смеялся. Там, в кабинете, они начинали шутить, болтать, и все забывалось.

Во всяких семейных недоразумениях она бежала к нему, а он шел к ней, и они советовались друг с другом и утешали друг друга.

Когда папа с мамой приходили в «серенький домик», мама сейчас же уходила к дедушке в кабинет и проводила там многие часы. Они там что-то читали, переписывали, рассказывали друг другу разные истории и весело безумолку хохотали. Точно два молодых беспечных товарища. Дедушка учил ее рисовать, и у нее были большие к этому способности. Это была редкая любовь и дружба между отцом и дочерью.

Дедушка с лишком тридцать лет прожил в сереньком домике с зелеными ставнями. Не только по всем 15 и 14 линиям его решительно знали все, но, кажется, и по всему Васильевскому острову о нем шла молва. Его все звали «советником», потому что он был в чине коллежского советника [37] .

Изо дня в день, в один и тот же час, дедушка пешком отправлялся на службу в «Государственный банк». А ровно в 4 часа он возвращался домой.

Многие в это время говорили: «Вот уже девятый час, советник на службу идет». Или: «Господи, как время-то летит, четыре часа, уже советник со службы возвращается». И проверяли часы…

Так было много-много лет. После обеда, в летнее время, в кабинете дедушки на улицу раскрывалось окошко. Около окна почти всегда стояла толпа ребятишек. Они нетерпеливо ждали его. Это были большею частью мальчики — «друзья босоногой команды», как называл их дедушка. «Советник окно открывает», — радостным шепотом проносилось между детьми. И все теснились, липли, как мухи, к этому «сладкому» окну.

— Дяденька, будешь пускать пузыри сегодня? — спрашивали ребята.

— Пожалуй…

— С дымом? Али с мошкой?

Дедушка умел пускать удивительные пузыри: двойные, тройные, цветные, всевозможные. Ребята смеялись и носились за ними по всей улице. Сами пускали и радовались.

Если погода бывала холодная, то к ужасу тети Саши дедушка перетаскивал своих мальчишек к себе в кабинет. Там они читали, работали, рисовали, просто болтали и обсуждали все важные детские дела.

По воскресеньям и праздникам очень часто дедушка отправлялся куда-нибудь… Оншел, неизменно окруженный своими мальчишками. Иногда они шли с веслами и баграми кататься на лодке, иногда с огромным самодельным змеем.

Если на Васильевском Острове видели такое шествие, то многие говорили: «Вон «советник» опять куда-то пошел со своими мальчишками… Любит ребятишек… Поди ж ты, все с мальчишками…»

Очень часто по праздничным дням дедушка со своими мальчишками на зеленой лужайке перед своим домом сражался в бабки или в лапту. Все это он очень любил.

В то время на Васильевском Острове царила необыкновенная простота нравов. На 15 и 14 линиях не было каменной мостовой и росла трава. Посреди улицы возвышались деревянные мостки; тетеньки, обнявшись с подругами, разгуливали по ним без шляп. Иногда они на улице играли в «горелки» [38] … А дедушка выходил на улицу даже в халате и сам подметал панель [39] около своего дома.