— Тетя Саша сердитая, — замечает сестра.

— Ничуть не сердитая… Если и скажет какое слово с горячности… Часто и сама бывает, голубушка, не рада… Да уж слова не вернешь… — говорит няня.

— Как же, нянечка, ты сама часто говоришь, что тетя Саша «характерная»… И она всегда сердится, — напоминаю я своей старушке.

— Ну да, «характерная»… Я и не отпираюсь, что говорила… Значит, у нее характер такой… А вам, маленьким деточкам, нечего об этом вспоминать…

И няня опять нас долго наставляет.

— А ты, Беляночка, мое золотце, не связывайся с Дуняшкой [9] , не слушай ее россказней.

— Нянечка, она такая смешная! Всегда все перепутает… Бабушке и дедушке говорит «ты», а про себя «мы»… Как смешно она про свою деревню рассказывает и какие смешные слова говорит.

При одном воспоминании о Дуняше, молоденькой бабушкиной прислуге, мы с Лидой заливаемся веселым громким хохотом.

Но няня недовольна:

— Она — простая деревенская глупенькая девчонка… А вы — высокородные барышни… И нечего вам ее деревенские небылицы слушать.

Мы обещаем не связываться с Дуняшей и не слушать ее деревенских россказней. Но ведь так трудно выполнить это обещание. Забудешь — и чего-чего, бывало, не наслушаешься от наивной деревенской девчонки.

— Нянечка, а какие-то нынче дедушка яички накрасил? — вспоминаем мы.

— Ну уж, конечно, всего придумал наш забавник… Умный, знающий человек ваш дедушка… И голова на плечах крепкая, и руки золотые.

Нам казалось очень смешным, как говорила няня о дедушке, будто у него голова крепкая и руки из золота… Смотришь, бывало, на него и дивишься… Но он, действительно, был таким.

— А мальчишки дедушкины придут «Христос воскресе» петь?

— Конечно, придут. Мальчишки у него — первые гости. Без них никакой праздник не обойдется.

— Пожалуй, тетя Саша рассердится на мальчишек…

Воспоминания так и встают, так и рисуют знакомые милые картины, уютный домик бабушки и дедушки и все, что там приходилось переживать. Как-то там дедушкин Каштанка поживает? Чему он его еще выучил? Наловил ли дедушка новых птиц? Куда он пойдет на праздниках со своей «босоногой командой»? Какие стихи он переписал для мамы?

В жизни так много занятного, интересного, что, кажется, всего и не вспомнишь.

Как радостно просыпаться в первый день Светлого праздника!

— Няня! Нянечка! Одевай нас скорее, скорее! Ведь сегодня к бабушке и дедушке.

Мама и няня нас одевают и опять наставляют…

— Поздравьте всех… Скажите, что мы с папой гулять пошли и скоро придем, — говорит мама.

— Скорее бы, скорее, — твердим мы в радостном восторге.

Хотя с Петербургской стороны, где мы жили, до Васильевского Острова, где жили бабушка и дедушка, было совсем недалеко — не более двух верст [10] , — но для старушки и двух закутанных маленьких девочек пройти это расстояние казалось целым путешествием.

В то время по улицам Петербурга ходили огромные тряские общественные кареты, запряженные тройкою тощих лошадей; эти рыдваны [11] назывались «щапинскими каретами». Часть нашего пути мы всегда совершали в такой карете, так как нанять извозчика считалось в нашей семье недопустимой роскошью. И у нас, так же и бабушка с дедушкой, решительно все члены семьи или ходили пешком, или ездили в дешевых «щапинских каретах». Впрочем, это имело свои удобства и выгоды.

«Щапинские кареты» останавливались от нашей квартиры недалеко, шагах в 300, не более. Но папа сам шел проводить нас до «кареты». Он нес нянин красный «ридикюль» и заботливо усаживал нас в «карету». Он много раз наставлял няню, где надо слезать, осторожнее идти по улицам и вообще беречься. Он даже поручал нас вниманию кондукторов.

И мы, наконец, двигались в путь. Путешествие казалось нам необыкновенно длинным. Часть дороги мы ехали в «карете», но большую часть шли пешком.

Вот «щапинская карета» остановилась. Кондуктор помог нам вылезть. И мы двинулись тихонько дальше. Старушка няня еле-еле плетется и тащит свой «ридикюль».

— Дай, нянечка, я понесу. Ты устанешь…

— Ну куда тебе, Беляночка!.. Тяжело ведь.

— Мы вместе с Лидой.

— Нет, нет… Мне не тяжело… Теперь уж скоро.

Мы все-таки с обеих сторон помогаем няне нести ее «ридикюль» и думаем, что очень облегчаем ей ношу.

Настроение у нас самое радужное. Улица, люди, поцелуи на каждом шагу, пасхальный звон, — все-это так радовало, так веселило.

В то далекое время по улицам ходило очень много разносчиков [12] ; все они громко кричали. Кроме того, часто водили ученых медведей, которые показывали разные фокусы, ученых лошадок, собак. Или просто ходили клоуны, акробаты, петрушки, фокусники. Мы с няней непременно останавливались около каждого затейника, смотрели с восхищением и дома устраивали такие же представления.

Но вот мы почти и дошли до цели нашего путешествия. Мы заворачиваем в 15 линию Васильевского Острова. Вон — вдали виднеется и милый серый двухэтажный деревянный домик с зеленой крышей и зелеными ставнями. При виде его так трепетно и радостно забьется сердце. Там протекли счастливые дни нашего детства. Там научились мы хорошему. Жизнь в стенах этого домика представлялась нам раем.

С тех пор я люблю маленькие деревянные дома, окрашенные в серую краску, и непременно с зелеными крышами. Я всегда мечтала под старость иметь такой домик. «Сюда ко мне стали бы собираться мои внуки… Я бы стала им рассказывать сказки, учить уму-разуму», — мечтала я. Но это желание так и осталось мечтою.

Вот он, милый домик… Из-за забора виднеются березы и высокая жердь с клеткой для птиц. Это дедушкина затея. Он так любит птиц, ловит их в эту клетку. А зимою прикармливает везде, где только возможно.

— Ну так и есть! Окно уже у него выставлено. И около окна толпятся мальчишки, — говорит няня, прикрывая глаза рукою и всматриваясь вдаль.

— А дедушку ты видишь, нянечка?

— Конечно, он там же… Мыльные пузыри пускает… Мальчишки-то за ними гоняются… Ах, баловень большой, ах, хороводник! — ласково говорит няня.

— Он нас видит уже наверно.

— Видит, видит… Вон замахал рукой… Мальчишки засуетились, убежали.

— Вон тетя Манюша и тетя Саша бегут… А впереди Каштанка и Карошка! — радостно вскрикивает Лида.

Действительно, из калитки серого домика выбежали две девушки: одна очень маленькая, а другая высокая и тоненькая. Они стремительно направились в наши сторону. Это были наши тети. Тетя Манюша — та, что горбатенькая, очень маленького роста… Тетя Саша — высокая тоненькая блондинка.

Они бросаются к няне, христосуются, отнимают от няни «ридикюль». Каштанка и Каро вертятся около нас как сумасшедшие, прыгают и стараются лизнуть в лицо то меня, то Лиду.

— Оставь, Машенька, мой «ридикюль». Разве можешь ты его нести? — говорит няня.

— Я мала, да сильна, нянюшка, — отвечает тетя Манюша и громко смеется. Ее огромные черные глаза сверкают весело и живо, а смех звучит совсем как у нашей мамы.

Дедушка выглядывает из окна и тоже смеется. Мама и тетя Манюша очень на него похожи.

— Вот, моя старушка, и наши барышни жалуют… Здравствуйте, барышни… С великим Праздником!

Мы все христосуемся.

— Идите-ка ко мне, барышни, скорее пузыри мыльные пускать… С дымом, с мошками… — говорит дедушка.

— Ах, папенька, оставьте, пожалуйста, детей… Дайте им передохнуть с дороги… Ведь они еще и бабушку не видели! — недовольным тоном проговорила тетя Саша.

— Слушаюсь, слушаюсь, «принцесса на горошинке», я их не трогаю… Я пошутил.

Дедушка наш был оригинал, чудак, каких прежде было немало, а теперь совсем не бывает. Дедушка всегда нас называл «барышни» или «девицы». Этим он, конечно, хотел выразить, что нас особенно балуют, оберегают и нежат.